– Ну, с такой точки зрения звучит разумно, – согласился Ванников. – А в чём тогда вопрос?

– Не знаю, потянут ли наши командиры, – с сомнением произнёс заместитель начальника штаба РККА. – Всё же даже уже в отделении у нас получается аж пять видов вооружения. Ну, если считать и наствольные гранатомётные мортирки[39]. И у каждого свои таблицы стрельбы, своё обслуживание, своя тактика использования. В роте – уже восемь видов. В батальоне – десять. А у нас в отделенных командирах народ максимум с церковно-приходской школой. А кто и вообще читать только во время ликбеза научился. Да среди взводных ситуация ненамного лучше…

– Это – да, – согласно кивнул Ванников. – С кадрами действительно беда. Я тут тоже столько интересного накопал – слюни текут, а понимаю, что и десятой части не освоим! Немцы – те освоят. Американцы – с превеликим удовольствием. Англичане, французы, даже итальянцы – за милую душу. А мы… – и он сокрушённо махнул рукой. – Столько инженерных кадров за время разрухи потеряли! Их и так-то при царе не слишком много было, а если ещё посчитать, сколько от тифа и голода перемёрло да уехало… Да и те, что были, как использовались? Того же Шухова[40] взять. Ведь умнейший человек был! А что у нас делал? Средневековое медресе после землетрясения восстанавливал? Ну как можно так кадрами разбрасываться?

Триандафилов усмехнулся. Борис Львович отличался способностью быстро заводиться. И в критике частенько был неуёмен. Да и вообще – расслабились они здесь как-то. А это было плохо. Возвращаться-то им придётся аккурат в тридцать пятый. А это, судя по тому, что они здесь вычитали в сети, – год самых сильных «чисток». Нет, аресты-то начались раньше. Ещё в тридцать третьем. И, хм, «сейчас», то есть если соотнести прошлое и настоящее, в тридцать четвёртом, также шли вовсю. Но именно тридцать пятый оказался рекордным по числу арестованных. Да и «стрелять» массово начали именно в тридцать пятом. С лета. В том же тридцать четвёртом к «высшей мере социальной защиты» приговорили всего около двадцати пяти тысяч человек. А в тридцать пятом уже сто пятьдесят тысяч… Впрочем, их «гостеприимный хозяин», к которому Владимир Кириакович как-то, улучив момент, обратился с осторожными расспросами (ну когда они уже сблизились и стали более-менее доверять друг другу), его немного успокоил. Сказав, что всё продумано. И существует специальная договорённость до лета тридцать пятого максимально ограничить расстрелы. Потому что Всеволод Николаевич как раз сейчас работает над этим вопросом. Ну, помимо всего прочего… Дабы по возвращении можно было бы, так сказать, на фактическом материале «отделить овец от козлищ» и тем самым максимально сократить количество «поставленных к стенке» по ошибке, огулом или в качестве сведения счётов… Хотя положение сильно осложнялось тем, что, по идеологическим мотивам, подавляющее большинство «репрессированных» реально было посажено или расстреляно не за то, что указывалось в приговоре суда. Потому что вся идеология государства была основана на том, что в стране строится самое лучшее и справедливое общество на свете. Поэтому априори считалось, что честный выходец из трудящихся классов, которому выпала великая честь и немалая удача жить в первом в мире государстве рабочих и крестьян, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, не может ничего злоумышлять «против советской власти». Что бы под этим ни подразумевалось… Вот потому-то и клепали всем подряд «измену Родине» и «сотрудничество с иностранной разведкой» либо с «зарубежными контрреволюционными организациями». Мол, кое-кто, по скудоумию и врождённой жадности, а также наличию ещё каких «темных родимых пятен проклятого прошлого» не сумел задавить в себе «мелкобуржуазный подход» и страсть к деньгам, вследствие чего по глупости продался за «тридцать сребреников» врагам и предателям. Поэтому разобраться, за что именно посадили или расстреляли то или иное конкретное лицо, было той ещё задачкой…

Впрочем, подобный подход оказался характерен не только для тех времён. Меркулов как-то в порыве столь редкого у него откровения, нашедшего на него в один из последних приездов, рассказал о том, что откопал, как уже гораздо позже политическим руководством долгое время упорно отвергалась сама возможность наличия в СССР такого явления, как «серийные убийцы». Во многом благодаря чему те и творили свои страшные дела не то что годами, а зачастую десятилетиями! Мол, невозможно сие. Не может «советский человек» быть таким, и всё. И поэтому все ваши попытки запросить схожие «по почерку» дела в соседних регионах и провести сравнительный анализ – не просто чушь и блажь, а едва ли не покушение на самые основы! Так что не занимайтесь глупыми бреднями и просто постарайтесь лучше работать…[41]

– Что так-таки и десятой части? – слегка поддел Триандафилов Бориса Львовича.

– Если от окружающих технических чудес брать – так и вообще сотой, а то и тысячной, – вздохнул Ванников. – А если от того, что сможем освоить до начала войны… ну, может, и чуть поболе, чем десятая. Но всё равно столько мимо рта пролетает – аж выть хочется!

Это – да. С этим было не поспорить…

С уставами заместитель начальника штаба РККА разобрался довольно быстро. Ещё в лесу… Ну да – первые две недели они проторчали именно в лесу. А куда было деваться? Ни документов, ни денег ни у кого не было. В смысле, именно местных… Даже у их «гостеприимного хозяина». Да что там деньги – тут, как выяснилось, язык поменялся. Ну, не то что напрочь, но даже «здрасьте» здесь уже говорили по-другому… Так что как перешли, так отошли немного в сторону и вышли на какую-то чистенькую и обустроенную площадку, где «проводник» и дал команду располагаться. Площадка, кстати, всех изрядно удивила. Она была… с туалетом! Да-да, ни единого жилья на многие километры вокруг, а туалет стоит! Да какой – похожий на дворец, потому что он был отделан, вы не поверите, – розовым туфом и мрамором! Да и сама площадка была не просто вытоптанным или в лучшем случае заспанным песочком и оттрассированным толчёным мелом местом для установки палатки, а целым архитектурным сооружением – с навесами, лавочками, обустроенными дорожками, выложенными каменной плиткой, красивыми и удобными навесами для-а-а… машин (в лесу!), аккуратной поленницей, площадкой для костра и вкопанным в землю очагом для жарки мяса, сделанным, вы не поверите, из нержавеющей стали (Ванников от столь расточительного использования такого ценного и дефицитного материала едва слюной не изошёл от возмущения), которую их «Вергилий» обозвал «барбекюшницей». Когда они начали ставить прихваченную с собой палатку, сшитую из брезента, но, как им рассказали, по лекалам из будущего, двухслойную, с алюминиевым внутренним каркасом и распашными пологами, и потому стоившую в их времени больше грузовика, Меркулов, назначенный старшим, спросил у человека, которой провёл их в будущее: